Медитатор [сборник рассказов] - Д. Савельев

Ночью в мире

Небольшой заливчик. Несколько весёлых людей. Стена деревьев, трава, пляж. Щенок. Поднимаю глаза и вижу, как по реке плывёт небольшой теплоходик. Ещё выше, а там — огромная металлическая конструкция моста. За мостом всё черно от дыма, валящего из гигантских труб. По мосту несётся поток автомобилей. И над всем этим — грозовая туча.

Я люблю город. Я люблю ядовитые пары, бегущие с заводов, подгоняемые ветром. Я люблю технику, помойки, грязь, металл, человеческие жилища. Я бы даже нарисовал всё это, но я не умею рисовать. Именно на фоне реки и природы. Это необыкновенно красиво. От всего этого веет активностью, жизнью, энергией. Я не могу представить себе что–то другое. Я вырос из города, я часть города. Я урбанист.

Я люблю город в сочетании с погодой. Город и снег. Город и ветер. Город и пожар. Для меня это — природа, органичная, естественная, дышащая здоровьем. Здесь много углекислого газа, и я так мутирую, что буду жить очень долго. То что для других яд — для меня свежий, очищенный, горный воздух. Я отравляюсь вне города и заболеваю. Я весь из металла. Я — городской киборг, бесчувственный, слившийся со стенами и питающийся улицами. По моим золотым проводам, вплетённым в извилины, бежит электричество, и оно мне лучше самой дорогой и изысканной выпивки. Я притягиваю красные молнии инопланетных кораблей и они питают меня — застарелым, вековым, всеподавляющим господством цивилизации.

Алчная, размножающаяся и гадливая тварь — человек. От него повсюду следы. У меня к нему двойственное чувство. С одной стороны, я обязан ему всем: он построил это прекрасное, живое и развивающееся существо — город; он родил меня. С другой стороны, он портит, портит, портит это правильное, симметричное чудо своими трупами, свисающими с необыкновенно чётких и ржавых балок — наших плеч; своими экскрементами, несущимися тоннами и тысячами тонн по нашему ровному и круглому кишечнику; своей спермой, резиновыми комками шлёпающейся на наши асфальтовые ступни; своими расплатными разноцветными бумажками, заляпанными его потом и грязью. Он как насекомое–строитель: создаёт уютный домик для пчелиной матки, но в индивидуальности своей из себя не представляет ничего. Жужжащее, мохнатое, пустоголовое насекомое, действующее посредством коллективного сознания, по заведённым программам. Но я не мыслю себя без него. Странно, почему всё так устроено? Сильные опираются на слабых и зависят от них, а слабые сами себе хозяева, хотя и дохнут бесполезными. Мудрые строят свою жизнь, воспитывая полудурков, и получают от этого радость. В самом деле, кого им ещё воспитывать? Только самое смешное, что полудурки ни на секунду не прерывают гиеновый идиотский смех, плюют мудрому в морду и топчут его немытыми ножищами. На, на, получай широколобый, вздумал на учить!? Мы и сами не дураки! Мы полудурки…

По мере необходимости я людей уничтожаю, а то слишком их много развелось. Должен быть определённый лимит, функциональный набор, превышать который не следует. Уничтожаю клаустрофобиями, газовыми взрывами, канцерогенами, хлором, инфекциями, лучами, удушьем. Я — волк в этом лесу больных и хромоногих. Только самые быстрые остаются, чтобы дать потомство, обслуживающее меня.

Я не задумываюсь о конце: жить сегодняшним днём — величайшее из благ, даваемое материи. И мне не нужно знать начала. Я самодостаточный организм, которого не мучают принципы и совесть. У меня нет голода, иногда я жажду большего, и немедленно получаю это. Я не могу быть понятым, и чувство превосходства греет меня внутри. Я чувствую почву под собой — она выработала меня, заполнилась мной и теперь тонет во мне, но не может потонуть никогда. Я — система, а системы бывают только несформировавшиеся или совершенные. Совершенная система работает, и её работу уже нельзя остановить снаружи. Если что–то испортится внутри, тогда она сама себя съест, но на меня бесконечная гарантия — гарантия в репродукции копытных. Живая материя удваивается, чтобы быть скушанной моими желаниями.

Во мне несколько сущностей. Одна — рациональная, что–то вроде мирового разума, объединённой истории всех цивилизаций, рождавших укрытия, сконцентрировавшейся в один миг. Укрытия, жилища, защита — вот причина моего возникновения. С полным сервисом и набором необходимого, с иерархией самоконтроля, с органами слуха, цепляющими крохи из будущего. Дома! О, эти миллионоэтажные уступчатые вертела, вращающие их нетерпение и жажду в моих мышцах!

Вторая — органическая. Это моё чрево, бурлящее, меняющееся, бездонное. Оно совершенствуется на оставленных демонических заводах, оживших и закипевших. Миллиарды кнопчатых серых устройств, атомных, магнитных, электрических, плавят и вытачивают мои новые части. Они — кузницы моих путей, моих нейронов и моих хромосом. Они умножают моё тело и обновляют отработавшие участки.

Третья — функциональная. Она контролирует всё, следит за формой, обеспечивает своевременную и точную доставку. Она — бесконечный компьютер с неограниченными возможностями, никогда не ломающийся и безупречный.

Во мне есть ещё несколько сущностей, менее заметных, и я так рад, что я существую! Я рад, что могу наблюдать красное зарево моего города, из которого никогда не видно неба и звёзд, бледной поганки луны, яркого сверкающего круга, припекающего мне голову. Рад, что измождённые человеческие тени носятся внизу и налаживают мою жизнь через свои гибель и старение. Счастлив, что я есть, что меня раньше не было и что когда–нибудь исчезну. Что есть долгая, долгая и холодная ночь, укутанная дымами и гарью, и что я никогда не сплю. Я управляю этим гнилым и пыльным муравейником, я бытиё, я источник. Радиоактивность, наркотики, утопленники и ядерные грибы — это всё моё. И пули, и агрессия и ревущие автомобили — всё в моей власти. Всё, всё, всё-ё.

Нестрашный суд

В дни Страшного суда остался в стороне: стою и смирно жду, невидимый для всех. Всем настолько хорошо, что их, наконец, заметили! Им даже наплевать, куда они попадут — вверх или вниз. Что есть будущее? Настоящее есть всё, а будущее то ли есть, то ли нет. Да и если считать, что жизнь прекрасна, то прекрасна она будет и в аду. (Чем Земля лучше ада?) А если думать, что жизнь — несчастье, то мучения она будет приносить и в раю. По–моему, все мы с рождения мечтаем попасть на Страшный суд.

А я — аномалия. Мне не место было на этой планете, мне не место в этой Вселенной. Не то, чтобы Иисус отказался говорить со мной — нам много есть, о чём поговорить. Но он глянул в мою сторону и не заметил меня. Я прозрачный даже для него. Так куда мне теперь? Вон там есть несколько дорог. Эти, люди, они и не смеют думать, чтобы ступить на них. А для меня они открыты. Но я лучше посижу ещё здесь и посмотрю. В их душах — в их умах звучат эхо от голосов, рычат черти, рвутся языки пламени. Одни коридоры клинической смерти сменяют другие.

Да, я помню, как всё это было! Была одна дорога, простая, понятная. Она вела сюда. Но большинство испугалось и свернуло. Их увело подсознание. Они брели по дремучему лесу, ветки хлестали их по глазам, и они слепли, корни цепляли их за ноги, и они разбивались. Был прямой и однозначный путь. Зачем было выдумывать себе новые опасные тропы? А я просто стоял на месте: Страшный суд сам потихоньку двигался ко мне. Да и куда мне было торопиться? Но вот теперь я спешу — спешу сделать выбор. Я себя успокаиваю, но понимаю, что выбор сделать надо. К тому же я ещё не понял, что выбирать и из чего. Сердце у меня болит за этих вот бедных больных. Знаю, могу понадобиться в любой момент, знаю, что учителя и поддержка им будут нужны и там, где бы это «там» ни было. Но мне хочется вон в ту неизведанную черноту, что открывается у ног Иисуса, в глазах Иисуса, в каждой молекуле его нематериального тела. Он меня не замечает, но может я помогу ему познать себя, и мы будем обращаться на «ты», как старые друзья? Хотя какой я ему друг — даже смешно. Оно другое, абсолютно другое это существо передо мной, и нет ни малейшей надежды, что разное когда–нибудь сплетётся в одно. Мои стихи — они стихи бесполезного существа, обременённого душонкой, сознанием и ещё, быть может, парой–тройкой возможностей, рождающих аномалию. Не исследованных, новых.

И вот я думаю — может, нет времени? Может, все чувства человек проживает одновременно — чувство смерти, чувство любви, чувство своего существования, чувство предназначенности и все остальные чувства. А потом его несчастный разум, стремящийся всё структурировать и разложить по полочкам, выдумывает время для простоты и ясности. И вот уже мы имеем все чувства по отдельности — чувства уходящие и приходящие. Тем более и парадоксов, которые сводят с ума, не возникает — ведь нельзя же одновременно испытывать чувство свободы и чувство зажатости, чувство страха и чувство бесстрашия. То есть, конечно, можно, но не в полной мере. И почему, собственно, нельзя, если времени нет изначально? Что тут первично, а что вторично? Что причина, что следствие? Всё идёт от разума, он рождает логику, а его тянет за собой сознание. И опять получаются замкнутые круги. Много, много кругов, зацепленных друг за друга. А откуда берётся сознание? Не человеческое, а первичное, самой первой и последней материи, материи тонкой, материи высшей? Может оно возникает посредством других материй, которые она рождает в своём пути?